Ишь, вырос. - И баба издевательски
хихикнула.
"Понял, черт меня возьми... у него из нижнего века развился
громаднейший гнойник, вырос и оттеснил глаз, закрыл его совершенно... а
потом как лопнул, гной вытек... и все пришло на место..."
x x x
Нет. Никогда, даже засыпая, не буду горделиво бормотать о том, что меня
ничем не удивишь. Нет. И год прошел, пройдет другой год и будет столь же
богат сюрпризами, как и первый... Значит, нужно покорно учиться.
Звездная сыпь
Это он! Чутье мне подсказало. На знание мое рассчитывать не
приходилось. Знания у меня, врача, шесть месяцев тому назад окончившего
университет, конечно, не было.
Я побоялся тронуть человека за обнаженное и теплое плечо (хотя бояться
было нечего) и на словах велел ему:
- Дядя, а ну-ка, подвиньтесь ближе к свету!
Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой
лампы-молнии залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой
груди и на боках проступала мраморная сыпь. "Как в небе звезды", подумал я и
с холодком под сердцем склонился к груди, потом отвел глаза от нее, поднял
их на лицо. Передо мной было лицо сорокалетнее, в свалявшейся бородке
грязно-пепельного цвета, с бойкими глазками, прикрытымн напухшими веками. В
глазках этих я, к великому моему удивлению, прочитал важность и сознание
собственного достоинства.
Человек помаргивал и оглядывался равнодушно и скучающе и поправлял поясок
на штанах.
"Это он, сифилис", - вторично мысленно и строго сказал я. В первый раз
в моей врачебной жизни я натолкнулся на него, я - врач, прямо с
университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в начале революции.
На сифилис этот я натолкнулся случайно. Этот человек приехал ко мне и
жаловался на то, что ему заложило глотку. Совершенно безотчетно и не думал о
сифилисе, я велел ему раздеться, и вот тогда увидел эту звездную сыпь.
Я сопоставил хрипоту, зловещую красноту в глотке, странные, белые пятна
в ней, мраморную грудь, и догадался. Прежде всего, я малодушно вытер руки
сулемовым шариком, причем беспокойнная мысль - "кажется, он кашлянул мне на
руки", - отравила мне минуту. Затем беспомощно и брезгливо повертел в руках
стеклянный шпадель, при помощи которого исследовал горло моего пациента.
Куда бы его деть?
Решил положнть на окно, на комок ваты.
- Вот что, - сказал я, - видите ли... Гм... Повидимому... Впрочем, даже
наверно... У вас, видите ли, нехорошая болезнь -- сифилис...
Сказал это и смутился. Мне показалось, что человек этот очень сильно
испугается, разнервничается...
Он нисколько не разнервничался и не испугался. Как-то сбоку он
покосился на меня, вроде того, как смотрит круглым глазом курица, услышав
призывающий ее голос. В этом круглом глазе я очень изумленно отметил
недоверие.
- Сифилис у вас, - повторил я мягко.
- Это что же? - спросил человек с мраморной сыпью.
Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежнобелой палаты,
университетской палаты, амфитеатр с громоздямися студенческими головами и
седая борода профессора-венеролога... Но быстро я очнулся и вспомнил, что я
в полутора тысячах верст от амфитеатра и в 40 верстах от железной дороги, в
свете лампы-молнии... За белой дверью глухо шумели многочисленные пациенты,
ожидающие очереди. За окном неуклонно смеркалось и летел первый зимний снег.
Я заставил пациента раздеться еще больше и нашел заживающую уже
первичную язву. Последние сомнения оставили меня, и чувство гордости,
неизменно являющееся каждый раз, когда я верно ставил диагноз, пришло ко
мне.
- Застегивайтесь, - заговорил я, - у вас сифилис! Болезнь весьма
серьезная, захватываюшая весь организм. Вам долго придется лечиться! ..
Тут я запнулся, потому что, - клянусь! - прочел в этом, похожем на
куриный, взоре, удивление, смешанное явно с иронией.
- Глотка вот захрипла, - молвил пациент.
- Ну да, вот от этого и захрипла.