А между тем... - он выразительно повторил мой жест испуга, я
вас не держу-с.
- Профессор, верните мне мою расписку. Умоляю вас, и даже голос мой
жалостливо дрогнул.
- Пожалуйста.
Он щелкнул ключом в столе и отдал мне мою расписку (о том, что я
обязуюсь пройти весь двухмесячный курс лечения и что меня могут задержать в
лечебнице и т.д., словом, обычного типа.)
Дрожащей рукой я принял записку и спрятал, пролепетав:
- Благодарю вас.
Затем встал, чтобы уходить. И пошел.
- Доктор Поляков! - раздалось мне вслед. Я обернулся, держась за ручку
двери - Вот что, - заговорил он, одумайтесь. Поймите, что вы все равно
попадете в психиатрическую лечебницу, ну, немножко попозже... и притом
попадете в гораздо более плохом состоянии. Я с вами считался все-таки как с
врачом. А тогда вы придете уже в состоянии полного душевного развала. Вам,
голубчик, в сущности, и практиковать нельзя и, пожалуй, преступно не
предупредить ваше место службы.
Я вздрогнул и ясно почувствовал, что краска сошла у меня с лица (хотя и
так ее очень немного у меня).
- Я, - сказал я глухо, - умоляю вас, профессор, ничего никому не
говорить... Что ж, меня удалят со службы... Ославят больным... За что вы
хотите мне это сделать?
- Идите, - досадливо крикнул он, - идите. Ничего не буду говорить. Все
равно вас вернут...
Я ушел и, клянусь, всю дорогу дергался от боли и стыда... почему?..
x x x
Очень просто. Ах, мой друг, мой верный дневник. Ты-то ведь не выдашь
меня? Дело не в костюме, а в том, что я в лечебнице украл морфий. 3 кубика в
кристаллах и 10 грамм однопроцентного раствора.
Меня интересует не только это, а еще вот что. Ключ в шкафу торчал. Ну,
а если бы его не было? Взломал бы я шкаф или нет? А? по совести?
Взломал бы.
Итак, доктор Поляков - вор. Страницу я успею вырвать.
Ну, насчет практики он все-таки пересолил. Да, я дегенерат. Совершенно
верно. У меня начался распад моральной личности. Но работать я могу, я
никому из моих пациентов не могу причинить зла или вреда.
x x x
Да, почему украл? Очень просто. Я решил, что во время боев и всей
кутерьмы, связанной с переворотом, я нигде не достану морфия. Но когда
утихло, я достал еще в одной аптеке на окраине - 15 грамм однопроцентного
раствора вещь для меня бесполезная и нудная (9 шприцов придется
впрыскивать!). И унижаться еще пришлось. Фармацевт потребовал печать,
смотрел на меня хмуро и подозрительно. Но зато на другой день я, придя в
норму, получил без всякой задержки в другой аптеке 20 граммов в кристаллах -
написал рецепт для больницы (попутно, конечно, выписал кофеин и аспирин). Да
в конце концов, почему я должен прятаться, бояться? В самом деле, точно на
лбу у меня написано, что я - морфинист? Кому какое дело, в конце концов?
x x x
Да и велик ли распад? Привожу в свидетели эти записи. Они отрывочны, но
ведь я же не писатель! Разве в них какие-нибудь безумные мысли? По-моему, я
рассуждаю совершенно здраво.
x x x
У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, -
способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество - это
важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Ночь течет, черна и молчалива. Где-то оголенный лес, за ним речка,
холод, осень. Далеко, далеко взъерошенная буйная Москва. Мне ни до чего нет
дела, мне ничего не нужно, и меня никуда не тянет.
Гори, огонь, в моей лампе, гори тихо, я хочу отдыхать после московских
приключений, я хочу их забыть.
И забыл.
Забыл.
18-го ноября.
Заморозки. Подсохло. Я вышел пройтись к речке по тропинке, потому что я
почти никогда не дышу воздухом.
Распад личности - распадом, но все же я делаю попытки воздерживаться от
него. Например, сегодня утром я не делал впрыскивания. (Теперь я делаю
впрыскивания три раза в день по 3 шприца четырехпроцентного растора).
Неудобно.