Роды у ей неблагополучные .
"Вот оно. Началось! - мелькнуло у меня в голове, и я никак не мог
попасть ногами в туфли. - А, черт! Спички не загораются. Что ж, рано или
поздно это должно было случиться. Не всю же жизнь одни ларингиты да катары
желудка".
- Хорошо. Иди, скажи, что я сейчас приду! - крикнул я и встал с
постели. За дверью зашлепали шаги Аксиньи, и снова загремел засов. Сон
соскочил мигом. Торопливо, дрожащими пальцами я зажег лампу и стал
одеваться. Половина двенадцатого... Что там такое у этой женщины с
неблагополучными родами? Гм... Неправильное положение... узкий таз. Или,
может быть, еще что-нибудь хуже. Чего доброго, щипцы придется накладывать.
Отослать ее разве прямо в город? Да немыслимо это! Хорошенький доктор,
нечего сказать, скажут все! Да и права не имею так сделать. Нет, уж нужно
делать самому. А что делать? Черт его знает. Беда будет, если потеряюсь>
перед акушерками срам. Впрочем, нужно сперва посмотреть, не стоит прежде
времени волноваться...
Я оделся, накинул пальто и, мысленно надеясь, что все обойдется
благополучно, под дождем, по хлопающим досочкам побежал в больницу. В
полутьме у входа виднелась телега, лошадь стукнула копытом в гнилые доски.
- Вы, что ли, привезли роженицу? - для чего-то спросил у фигуры,
шевелившейся возле лошади.
- Мы... как же, мы, батюшка, - жалобно ответил бабий голос.
В больнице, несмотря на глухой час, было оживление и суета. В приемной,
мигая, горела лампа-"молния". В коридорчике, ведущем в родильное отделение,
мимо меня прошмыгнула Аксинья с тазом. Из-за двери вдруг донесся слабый стон
и замер. Я открыл дверь и вошел в родилку. Выбеленная небольшая комната была
ярко освещена верхней лампой. Рядом с операционным столом на кровати,
укрытая одеялом до подбородка, лежала молодая женщина. Лицо ее было искажено
болезненной гримасой, а намокшие пряди волос прилипли ко лбу. Анна
Николаевна, с градусником в руках, приготовляла раствор в эсмарховской
кружке, а вторая акушерка, Пелагея Ивановна, доставала из шкафика чистые
простыни. Фельдшер, прислонившись к стене, стоял в позе Наполеона. Увидев
меня, все встрепенулись. Роженица открыла глаза, заломила руки и вновь
застонала жалобно и тяжко.
- Ну-с, что такое? - спросил я и сам подивился своему тону, настолько
он был уверен и спокоен.
- Поперечное положение, - быстро ответила Анна Николаевна, продолжая
подливать иоду в раствор.
- Та-ак, - протянул я, нахмурясь, - что ж, посмотрим...
- Руки доктору мыть! Аксинья! - тотчас крикнула Анна Николаевна. Лицо
ее было торжественно и серьезно.
Пока стекала вода, смывая пену с покрасневших от щетки рук, я задавал
Анне Николаевне незначительные вопросы, вроде того, давно ли привезли
роженицу, откуда она...
Рука Пелагеи Ивановны откинула одеяло, и я, присев на край кровати,
тихонько касаясь, стал ощупывать вздувшийся живот. Женщина стонала,
вытягивалась, впивалась пальцами, комкала простыню.
- Тихонько, тихонько... потерпи, - говорил я, осторожно прикладывая
руки к растянутой жаркой и сухой коже.
Собственно говоря, после того как опытная Анна Николаевна подсказала
мне, в чем дело, исследование это было ни к чему не нужно. Сколько бы я ни
исследовал, больше Анны Николаевны я все равно бы не узнал. Диагноз ее,
конечно, был верный: поперечное положение. Диагноз налицо. Ну, а дальше?..
Хмурясь, я продолжал ощупывать со всех сторон живот и искоса поглядывал
на лица акушерок. Обе они были сосредоточенно серьезны, и в глазах их я
прочитал одобрение моим действиям. Действительно, движения мои были уверены
и правильны, а беспокойство свое я постарался спрятать как можно глубже и
ничем его не проявлять.
- Так, - издохнув, сказал я и приподнялся с кровати, так как смотреть
снаружи было больше нечего, поисследуем изнутри.
Одобрение опять мелькнуло в глазах Анны Николаевны.
- Аксинья!
Опять полилась вода.
"Эх, Додерляйна бы сейчас почитать!" - тоскливо думал я, намыливая
руки.