Ведь это что делается...
Четыре часа. Я стал копощиться, нащупал часы, вынул спички. Зачем? Это
было ни к чему, ни одна спичка не дала вспышки. Чиркнешь, сверкнет, - и
мгновенно огонь слизнет.
- Говорю, часа четыре, - похоронно молвил возница, - что теперь делать?
- Где же мы теперь?
Вопрос был настолько глуп, что возница не счел нужным на него отвечать.
Он поворачивался в разные стороны, но мне временами казалось, что он стоит
неподвижно, а меня в санях вертит. Я выкарабкался и сразу узнал, что снегу
мне до колевна у полоза. Задняя лошадь завязла по брюхо в сугробе.
Грива ее свисала, как у простоволосой женщины.
- Сами стали?
- Сами. Замучись животные...
Я вдруг вспомнил кой-какие рассказы и почему-то почувствовал злобу на
Льва Толстого.
"Ему хорошо было в Ясной Поляне, - думал я, - его небось не возили к
умирающим..."
Пожарного и меня стало жаль. Потом я опять пережил вспышку дикого
страха. Но задавил его в груди.
- Это - малодушие... - пробормотал я сквозь зубы.
И бурная энергия возникла во мне.
- Вот что, дядя, - заговорил я, чувствуя, что у меня стынут зубы, -
унынию тут предаваться нельзя, а то мы действительно пропадем к чертям. Они
немножко постояли, отдохнули, надо дальше двигаться. Вы идите, берите
переднюю лошадь под уздцы, а я буду править. Надо вылезать, а то нас
заметет.
Уши шапки выглядели отчаянно, но все же возница полез вперед. Ковыляя и
проваливаясь, он добрался до первой лошади. Наш выезд показался мне
бесконечно длинным. Фигуру возницы размыло в глазах, в глаза мне мело сухим
вьюжным снегом.
- Но-о, - застонал возница.
- Но! Но! - закричал я, захлопал вожжами.
Лошади тронулись помаленьку, пошли месить. Сани качало, как на волне.
Возница то вырастал, то уменьшался, выбирался вперед.
Четверть часа приблизительно мы двигались так, пока наконец я не
почувствовал, что сани заскрипели как будто ровней. Радость хлынула в меня,
когда я увидел, как замелькали задние копыта лошади.
- Мелко, дорога!- закрич я.
- Го... го... - отозвался возница. Он прнковылял ко мне и сразу вырос.
- Кажись, дорога, - радостно, даже с трелью в голосе отозвался
пожарный. - Лишь бы опять не сбиться... Авось...
Мы поменялись местами. Лошади пошли бодрее. Вьюга точно сжималась,
стала ослабевать, как мне показалось. Но вверху и по сторонам ничего не
было, кроме мути. Я уж не надеялся приехать именно в больницу. Мне хотелось
приехать куда-нибудь. Ведь ведет же дорога к жилью.
Лошади вдруг дернули и заработали ногами оживленнее. Я обрадовался, не
знал еще причины этого.
- Жилье, может, почувствовали? - спросил я.
Возница мне не ответил. Я приподнялся в санях, стал всматриваться.
Странный звук, тоскливый и злобный, возник где-то во мгле, но быстро потух.
Почему-то неприятно мне стало и вспомнился конторщик и как он тонко скулил,
положив голову на руки. По правой руке я вдруг различил темную точку, она
выросла в черную кошку, потом еще подросла и приблизилась. Пожарный вдруг
обернулся ко мне, причем я увидел, что челюсть у него прыгает, и спросил: -
Видели, гражданин доктор?..
Одна лошадь метнулась вправо, другая влево, пожарный навалился на
секунду мне на колени, охнул, выправился, стал опираться, рвать вожжи.
Лошади всхрапнули и понесли. Они взметывали комьями снег, швыряли его, шли
неровно, дрожали.
И у меня прошла дрожь несколько раз по телу. Оправясь, я залез за
пазуху, вынул браунинг и проклял себя за то, что забыл дома вторую обойму.
Нет, если уж я не остался ночевать, то факел почему я не взял с собой?!
Мысленно я увидел короткое сообщение в газете о себе и злосчастном пожарном
.
Кошка выросла в собаку и покатилась невдалеке от саней. Я обернулся и
увидел совсем близко за санями вторую четвероногую тварь. Могу поклясться,
что у нее были острые уши и шла она за санями легко, как по паркету.