Демьян Лукич, вы поместите их во флигеле. С
тифозными мы справимся во 2-й палате. Завтра я поеду в город и добьюсь
разрешения открыть стационарное отделение для сифилитиков.
Великий интерес вспыхнул в глазах фельдшера.
- Что вы, доктор, - отозвался он (великий скептик был), - да как же мы
управимся одни? А препараты? Лишних сиделок нету... А готовить?.. А посуда?
шприцы?!
Но я тупо, упрямо помотал головой и отозвался:
- Добьюсь.
Прошел месяц...
В трех комнатах занесенного снегом флигелька горели лампы с жестяными
абажурами. Иа постелях бельишко было рваное. Два шприца всего было.
Маленький однограммовый и пятиграммовый - люэр. Словом, это была
жалостливая, занесенная снегом бедность. Но... гордо лежал отдельно шприц,
при помощи которого я, мысленно замирая от страха, несколько раз уже делал
новые для меня еще загадочные и трудные вливания Сальварсана.
И еще: на душе у меня было гораздо спокойнее - во флигельке лежали семь
мужчин и пять женщин, и с каждым днем таяла у меня на глазах звездная сыпь.
Был вечер. Демьян Лукич держал маленькую лампочку и освещал
застенчивого Ваньку. Рот у него был вымазан манной кашей. Но звезд на нем
уже не было. Итак, все четверо прошли под лампочкой, лаская мою совесть.
- К завтраму, стало быть, выпишусь, - сказала мать, поправляя кофточку.
- Нет, нельзя еще, - ответил я, - еще один курс придется претерпеть.
- Нет моего согласия, - ответила она, - делов дома срезь. За помощь
спасибо, а выписывайте завтра. Мы уже здоровы.
Разговор разгорелся, как костер. Кончился он так:
- Ты... ты знаешь, - заговорил я и почувствовал, что багровею, - ты
знаешь... ты дура! ..
- Ты что же это ругаешься? это какие же порядки - ругаться?
- Разве тебя "дурой" следует ругать? Не дурой, а... а!.. Ты посмотри на
Ваньку! Ты что же хочешь его погубить? Ну, так я тебе не позволю этого!
И она осталась еще на десять дней.
Десять дней! Больше никто бы ее не удержал. Я вам ручаюсь. Но,
поверьте, совесть моя была спокойна и даже... "дура" не потревожила меня. Не
раскаиваюсь. что брань по сравнению со звездной сыпью!


x x x


Итак, ушли года. Давно судьба и бурные лета разлучили меня с занесенным
снегом флигелем. Что там теперь и кто? Я верю, что лучше. Здание выбелено,
быть может, и белье новое. Электричества-то, конечно, нет. Возможно, что
сейчас, когда я пишу эти строки, чья-нибудь юная голова склоняется к груди
больного. Керосиновая лампа отбрасывает свет желтоватый на желтоватую
кожу...
Привет, мой товарищ!


Я убил

Доктор Яшвин усмехнулся косенькой и странной усмешкой и спросил так:
- Листок с календаря можно сорвать? Сейчас ровно 12, значит, наступнло
2-е число.
- Пожалуйста, пожалуйста, - ответил я.
Яшвин тонкими и белыми пальцами взялся за уголок и бережно снял верхннй
листок. Под ним оказалась дешевенькая страничка с цифрою "2" и словом
"вторник". Но что-то чрезвычайно заннтересовало Яшвина на серенькой
страничке. Он щурил глаза, вглядывался, потом поднял глаза и глянул куда-то
вдаль, так что понятно было, что он видит только ему одному доступную,
загадочную картину где-то за стеной моей комнаты, а может быть, и далеко за
ночной Москвой в грозной дымке февральского мороза.
"Что он там разыскал?" - подумал я, косясь на доктора. Меня он всегда
очень интересовал. Внешность его как-то не соответствовала его профессии.
Всегда его незнакомые принимали за актера. Темноволосый, он в то же время
обладал очень белой кожей, и это его красило и как-то выделяло из ряда лиц.
Выбрит он был очень гладко, одевался очень аккуратно, чрезвычайно любил
ходить в театр и о театре если рассказывал, то с большим вкусом и знанием.
Отличался он от всех нашнх ординаторов, и сейчас у меня в гостях, прежде
всего обувью. Нас было пять человек в комнате, и четверо из нас в дешевых
ботинках из хрома с наивно закругленными носами, а доктор Яшвин был в острых
лакированных туфлях и желтых гетрах.

<<< 0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 >>>

Powered by ugs-generator

Сайт создан в системе uCoz