Должен, впрочем, сказать, что
щегольство Яшвина никогда особенно неприятного впечатления не производило, и
врач он был, надо отдать ему справедливость, очень хороший. Смелый,
удачливый и, главное, успевающий читать, несмотря на постоянные посещения
"валькирии" и "севильского цирюльника".
Дело, конечно, не в обуви, а в другом: интересовал он меня одним
необычайным свойством своим - молчаливый и несомненно скрытный человек, в
некоторых случаях он становился замечательным рассказчиком. Говорил очень
спокойно, без вычур, без обывательских тягот и блеяния, "мня-я" и всегда на
очень интересную тему. Сдержанный, фатоватый врач как бы загорался, правой
белой рукой он только изредка делал короткие и плавные жесты, точно ставил в
воздухе небольшие вехи в рассказе, никогда не улыбался, если рассказывал
смешное, а сравнения его порою были так метки и красочны, что, слушая его, я
всегда томился одной мыслью: "Врач ты очень неплохой, и все-таки ты пошел не
по своей дороге и быть тебе нужно только писателем..."
И сейчас эта мысль мелькнула во мне, хоть Яшвин ничего не говорил, а
щурился на цифру "2" на неизвестную даль.
"Что он там разыскал? Картинка, что ли". Я покосился через плечо и
увидал, что картинка самая неинтересная. Изображена была несоответственного
вида лошадь с атлетической грудью, а рядом мотор и подпись: "Сравнительная
величина лошади (1 сила) и мотора (500 лошадиных сил) ".
- Все это вздор, товарищи, - заговорил я, продолжая беседу, -
обывательская пошлятина. Валят они, черти, на врачей, как на мертвых, а на
нас, хирургов, в особенностн. Подумайте сами: человек 100 раз делает
аппендицит, на сто первый у него больной и помрет на столе. Что же, он его
зарезал, что ли?
- Обязательно скажут, что зарезал, - отозвался доктор - и если это
жена, то муж придет в клинику стулом в вас щвырять, - уверенно подтвердил
доктор Плонский и даже улыбнулся, и мы улыбнулись, хотя, по сути дела, очень
мало смешного в швырянии стульями в клинике.
- Терпеть не могу, - продолжал я, - фальшивых и покаянных слов: "Я
убил, ах, я зарезал". Никто никого не режет, а если и убивает, у нас в
руках, больного, убивает несчастная случайность. Смешно, в самом деле!
Убийство не свойственно нашей профессии. Какой черт!.. Убийством я называю
уничтожение человека с заранее обдуманным намерением, ну, на худой конец, с
желанием его убить. Хирург с пистолетом в руке - это я понимаю. Но такого
хирурга я еще в своей жизни не встречал, да и вряд ли встречу.
Доктор Яшвин вдруг повернул ко мне голову, причем я заметил, что взгляд
его стал тяжелым, и сказал:
- Я к вашим услугам.
При этом он пальцем ткнул себя в галстук и вновь косенько улыбнулся, но
не глазами, а углом рта.
Мы посмотрели на него с удивлением.
- То есть как? - спросил я.
- Я убил, - пояснил Яшвин.
- Когда? - нелепо спросил я.
Яшвин указал на цифру "2" и ответил:
- Представьте, какое совпадение. Как только вы заговорили о смерти, я
обратил внимание на календарь, и вижу 2-е число. Впрочем, я и так каждый год
вспоминаю эту ночь. Видите ли, ровно семь лет, ночь в ночь, да, пожалуй,
и... - Яшвин вынул черные часы, поглядел, - ... да... час в час почти, в
ночь с 1-го на 2-е февраля я убил его.
- Пациента? - спросил Гинс.
- Пациента, да.
- Но не умышленно? - спросил я.
- Нет, умышленно, - отозвался Яшвин.
- Ну, догадываюсь, - сквозь зубы заметил скептик Плонский, - рак у
него, наверное, был, мучительное умирание, а вы ему морфий в десятикратной
дозе...
- Нет, морфий тут ровно не при чем, - ответил Яшвин, - да и рака у него
никакого не было. Мороз был, прекрасно помню, градусов на пятнадцать,
звезды... Ах, какие звезды на Украине. Вот семь лет почти живу в Москве, а
все-таки тянет меня на родину. Сердце щемит, хочется иногда мучительно н
поезд...